Бенор Гурфель

Доктор Элик


      Доктор Элик был знаменитым доктором. Конечно, его слава не была ни мировой ни национальной. Она распространялась только на небольшой, сонный бессарабский городок и его окрестности. Но уж для обитателей этого городка не было авторитета более весомого, чем доктор Элик.
     Особенно это касалось женской половины. Когда приходило время рожать в ход пускалось всё: связи, деньги, лесть – только бы попасть к доктору Элику. Наверно треть городских детей пришла в этот мир, пройдя через руки старого врача.
     И когда пришло время Ильи (так его назовут потом) – то конечно, только доктор Элик мог вести и принимать роды. Тем более, если роженница – жена коллеги, известного по всей округе хирурга. Особенно после той, потрясшей город, трагедии, случившейся в доме этого хирурга три года тому назад. Когда в возрасте девяти лет нежданно, негаданно умерла от менингита Дэби - единственная дочь, и сестра, тогда ещё не родившегося, Ильи.
     Это Дэби (справа) в возрасте восьми лет (1928год). Ей оставалось жить один год.
     Ещё ребенком, разбирая старые игрушки, Илья наткнулся на коробку с маслянными красками, кисточками и фаянсовыми плошками, для разведения красок.
     Когда он, страшно заинтересованный подошёл к матери с вопросами – та от чего-то рассердилась и забрав коробку бережно уложила её в верхний ящик шкафа в детской комнате.
     Илья, конечно, слазил в этот ящик потихоньку, и вытащил великолепно изданную книгу Майн Рида «Дочери Скваттера». Книга была так роскошна и картинки были столь привлекательны, что Илья от жадного нетерпения научился читать. Так старшая сестра приохотила своего нелепого брата к чтению книг.
     (А коробка с красками прошла с Ильёй всю его жизнь. Мать в 41-ом вывезла её в Сибирь и потом возила с собой во всех переездах. Когда матери не стало и жизнь стала кидать Илью по разным странам и континентам он не выбросил коробки и сохранил этот, еле слышный привет, далёкой сестры). Но вернёмся к старому доктору Элику (будет ещё и молодой доктор Элик),но... терпение, терпение.
     Повидимому уже тогда проявилось знаменитое упрямство Ильи – он отказался появиться на этот свет и роды длились два дня. Доктор Элик переходил от отчаяния к надежде и от надежды к отчаянию. В конце концов было решено наложить щипцы на голову Ильи и вытащить упрямца. Испугавшись, Илья быстро просунул голову наружу, остальное уже было делом техники д-ра Элика.
     Исключая упрямство при родах, раннее детство Ильи проходило вполне заурядно. Это было безмятежное счастливое время в сытом доме с кухарками, нянями и бонной. Папа-доктор успешно оперировал и хорошо зарабатывал.
     В 1936 было куплено 10 гектаров земли, на которой был разбит фруктовый сад. Кучер Пантелей запрягал гнедую кобылу в чёрную лакированную коляску и вывозил папу и Илью за город. Там без надзора бонны, мамы или няни Илья свободно бегал среди абрикосовых или ореховых деревьев, прятался за виноградными лозами, изображая зверобоя или уходя от погони индейцев племени Чу. Там Илья с удовольствием наблюдал за голоногими молдаванками, мерно топтавшими чёрные грозди Изабеллы. Там отец раскрасневшийся, счастливый, в белой открытой рубашке и мягких сапожках быстрыми шагами мерял расстояние, спорил, убеждал, отказывался от чего-то. К вечеру ехали обратно. Отец бывал задумчив, Пантелей покрикивал на ленившуюся кобылу, а Илья, держа на коленях корзинку с только что сорванными фруктами, тихонько засыпал.
     Мать редко ездила в сад. Она относилась к затее отца иронически, называла сад «задом» и, как человек практический, фантазии отца не поддерживала. Тем не менее, она рьяно вела домашнее хозяйство, экономила на чём могла и всё сберегаемое отдавала Люнику – как она его звала.
     Грозные события, происходившие к западу и к востоку от городка, мало влияли на его обитателей. По площадям Европы раздавался стук гитлеровских сапог, Чемберлен размахивал зонтиком, в кино показывали горящие аббисинские деревни, в Москве судили «врагов народа» - а в городке варили пахучее сливовое повидло, ходили в гости, играли в карты и вообще вели жизнь спокойную и уверенную.
     Если старый Элик в чём-то олицетворял солидность и респектабельность своего поколения – то его единственный сын был ему полная противоположность.
     Будучи от природы ярким и привлекательным, он ещё в старших классах гимназии стал читать нелегальную социалистическую литературу, за что попал под полицейский надзор. Обучаясь медицине в Пражском университете, он ещё больше увлёкся коммунистическими идеями, бросил университет и оказался в Испании в рядах интербригад. После победы Франко его разыскивали и он под чужими именами, скрываясь, проехал всю Европу, чтобы найти убежище в уютном доме отца, окружённым сиреневыми зарослями. Немало денег было потрачено на ублажение властей, чтоб не трогали, чтоб дали возможность как-то закончить университет.
     Вот тогда-то Илья и познакомился с Маей – внучкой старого и дочкой молодого доктора Элика. Была она младше Ильи на год, смуглая с озорными зелёными глазами.
     В густых зарослях сирени и старого орешника так увлекательно и страшно было играть в доктора Айболита, убегать от преследователей, прятаться в пещерах и разыскивать золото пиратов.
     А жизнь шла своим чередом. Те кому пришло время умирать – умирали, а те кому надлежало родиться – рождались. В столицах мира страхи сменялись надеждами, где-то маршировали и пели, где-то стреляли и плакали, а в городке где жили Илья, его папа и мама и их друзья всё было покойно.
     Но в одну жаркую августовскую неделю 40-го и в городке произошли внезапности. Вдруг улицы наполнились военными людьми в серой форме и на конях, которые спешно двигались в одном направлении – на запад. Затем улицы наполнились другими военными людьми в зелённой форме, которые приехали на маленьких, игрушечных танках, называемых танкетками. Вокруг танкеток толпились местные, возбуждённые юноши и девушки, картаво распевавшие c утра до ночи: «Утро красит нежным светом стены древнего кремля ...». Мама волновалась: «что будет...? что будет...?!». Папа неуверенно успокаивал:«ничего не случится...диплом не отберут? – не отберут, буду работать врачём; а сад? чёрт с ним, с садом, надоел он мне...» Илья радовался: буду учиться в русской школе, а русский язык он знал отлично, недаром просиживал часы у радио, слушая передачи «Пионерской зорьки». Появились новые слова: «дефицит», «уплотнение», «западник», «ликвидировать». Папа закрыл свою хирургическую клинику и стал работать врачём в первой городской больнице. Молодой доктор Элик быстро выдвинулся и стал начальником над врачами города. Естественно в этой ситуации Илья уже не мог играть с Маей в сиреневом саду. Чтобы закончить этюд, упомянем, что жизнь ещё раз, на полчаса свела их. Майе было уже 14 лет. Она попрежнему была худа, смугла, зелёноглаза. Уехав к себе на Северный Урал и сидя на школьном комсомольском собрании, Илья вдруг, ни с того ни с сего написал: «Здравствуй Майя, я помню чудное мгновение передо мной явилась ты...», а сидящая рядом ехидная соседка, заглянув в листок, заметила: «...ты бы хоть пушкинские слова в кавычки поставил...».От столь беззастенчевого использования пушкинских строк Илья смутился, смял листок и сунул в карман. Больше он Майе не писал.
     Но вернёмся в 1941. Куда-то поисчезали кухарки, горничные и нянечки, включая любимую Соню, которая однажды популярно объяснила Илье как делаются и откуда берутся дети. Так постепенно втягивались они все в новую, странную и неопределённую жизнь.
     (На следующей странице, читатель, ты увидишь несколько фотографий того времени. На двух – сфотографирован не по возрасту серьёзный Илья периода игр с Маей Элик. На третьей – ещё очень молодой и грустный папа).